Многие растительные мотивы и их декоративные комбинации связаны с образом сада не сюжетом, а культурными ассоциациями. Однако и эти ассоциации, как правило, разворачивают свои ряды в сторону «третьей природы». Фактура и свойства растений, их поведение чаще ассоциируются именно с образами сада, а не леса, луга или болота. Лепнина и кованое железо изображают пышно цветущие, хрупкие и изнеженные садовые сорта, дают сочетание видов, не встречающихся вместе в природе, показывают симметричные формы и сплетения стеблей, беспрепятственное разрастание ветвей и крон, говорящее о искусственно созданных условиях. Особую роль в создании стены-сада играют изображения живых существ.
Простейший, связанный с традицией способ создания обитаемого декора - комбинация мотивов, помещение фигур, ликов, масок животных среди растительной стихии. Кошки, совы, львы, драконы (в капителях неоготического дома по улице Городецкого, 11, а в Киеве уютно свернулись улыбающиеся крокодилы!), как правило, обрамлены зеленью или даже прячутся в ней. О том, что это философия формы, а не скопище забавных нелепостей, говорят памятники, в декоре которых флора и фауна сливаются. Из волнообразной растительной консоли дома по Скатертному переулку, 26, растет оскаленная львиная голова. Комично оформление московского доходного дома по Лихову переулку, 2: над каждым окном молодцевато стоит толстая, бодрая летучая мышь с распростертыми крыльями. Стихийная природа этих маленьких символов ночной тайны подчеркнута растительным обрамлением: по бокам и из-за головы (или из головы? - вспомним двусоставные растения на Козихе) каждой мыши прорастают стебли с цветами вьюнка. На аттиках дома расположились совы - враги летучих мышей в реальной жизни и собратья по ночной символике; их фигуры также обрамлены растительными формами.
Органическое направление в архитектуре модерна часто создает буйное сплетение растительных и животных обличий. Надоконные вставки дома Бадаевых на улице Восстания, 19, в Петербурге украшены великолепными по рисунку склоненными цветами роз, которые переслоены фигурами сов - рельефными в центре композиции и изваянными по бокам. Даже на крыше собственного дома архитектора В.Городецкого по Банковской, 10, в Киеве, где темой являются охоты и экзотические животные, нашлось место крупным заплетенным стеблям. С этих плетей на стены тяжело свисают, дразня прохожих длинными пестиками, исполинские цветы; здесь же видны округлые вялые плоды, уподобленные телам сидящих рядом лягушек.
Еще один вариант «стихийной» комбинации мотивов - олицетворения стихий, окруженные растительной средой. Маска фавна с надутыми щеками едва видна среди листвы на углу дома Перцова на Лиговском проспекте. Наяды во фризе московского дома по Большому Афанасьевскому переулку, 32, держатся за древесные стволы, и окружают их не морские, а растительные волны, разрастающиеся в подобия створчатых раковин.
В тесной связи с этими безликими, стихийными фигурами находятся изображения женских масок с длинными волосами, ставшие визитной карточкой модерна. В лицах подчеркивается не индивидуальность, не живость выражения, не движение, показывающее, что мы видим часть цельного человеческого существа. Напротив, широко раскрытые (или закрытые) глаза, их взгляд, устремленный в никуда, сонное или экстатическое выражение, превращение их волос то в извивы трав, то в цветочные гирлянды, то в архитектурные тяги говорят о том, что перед нами - стихия, антропоморфное, а не человеческое начало. Грезит с закрытыми глазами женский лик на фасаде дома 6 по Кузнецкому мосту, волосы его сливаются и с волнообразными спиралями, и с цветочными гроздями. Из ниши с женским бюстом, которая украшает угол доходного дома Л.Р.Шредер по набережной Пряжки, 34б, в Петербурге, ниспадают, стекают вниз по стене широкие длинные листья аканфа.
Переходы между ликами богов, стихий, людей и низших существ универсальны и неожиданны. В декоре петербургского дома по Гатчинской, 13, среди растений мелькают то античные лики, то совиные вытаращенные глаза, то отвратительные жабьи личины, показывающие зрителю язык. Далеки от идеальной красоты и многие женские лики. Достаточно вспомнить глупую и презрительную мину худосочной маски на фасаде дома по Лялиному переулку, 9, брюзгливое «тещино» лицо на фасаде дома 28 по Новой Басманной или вздернутые носики и глазки-щелочки зловеще шепчущихся женщин в декоре дома Филатова. Авторы ищут не столько красоты, сколько выразительности, их заботит не индивидуальность человеческого облика, а настроение целой композиции. Неправильности, натуралистические черты придают впечатлению пряность, зацепляют наше восприятие, создают контраст к «идеальным» частям декора и увеличивают загадочность зрелища.
Важная функция антропоморфных образов - их вплетение в игру стихий, присутствующих в декоре модерна изначально. Как бы ни изменялись длинные волосы женских масок, они в конечном счете срастаются с архитектурой стены. На фризе московского дома Аминезарба по Старой Басманной, 15, волосы, спирали-волюты и гуща листьев образуют единую рельефную массу. Спускающиеся по стене пряди женских волос могут превращаться в желобки, обвивать вертикальные тяги, заканчиваться побегами ползучих растений. В большинстве случаев слияние антропоморфных образов с архитектурными формами дополняется еще одной - растительной - стихией.
Один из наиболее увлекательных формотворческих экспериментов модерна - соединение в одном объекте черт разных стихий и существ. В фасадном декоре неоднократно встречается изображение ствола или ветки, увенчанной женской маской. На фасаде псковского дома по Октябрьскому проспекту, 42, лицо завершает лавровую ветвь, образуя подобие цветка. В декоре дома по Большому Черкасскому переулку, 9, в Москве по бокам от маски-цветка спускаются растительные побеги-гирлянды - кругооборот растительных форм, известный по другим композициям модерна. На фасаде киевского дома по улице Заньковецкой, 7 (в 1906 году здесь жила Анна Ахматова), огромная маска уподоблена капители, а ее подбородок подпирает оживший, выходящий из плоскости пилястры остроконечный лист. Чаще всего волосы женских масок собраны в два округлых пучка. Архитектурное расположение этих ликов - под карнизом, в консоли, над дверью либо окном - объясняет неслучайную прихоть прически. Женские лики модерна связаны с традиционной формой маски-капители, украшенной волютами. Эта связь сохраняется во множестве египетских стилизаций рубежа веков.
А как используются мужские лики? Поскольку длинные волосы им не присущи, архитекторы ищут иных способов связи с растительной стихией. Они чаще всего окружены листвой или венками, но встречаются и неожиданные варианты. На фасаде доходного дома по Вольской, 97, в Саратове усы мужской маски превращаются в загнутые вверх ветви, которые подпирают архитектурную раму. В другой части этого фасада мужская маска расположена под разрастающимся растением - случай не единичный и напоминающий о композициях с Крестным древом и Адамовой головой.
Декоративные мужские образы присутствуют на фасадах и в форме герм. И здесь авторы не упускают случая включить третью, растительную, стихию. Угол «египетского» особняка в Саратове по Революционной, 49, увенчан огромной гермой с толстым, грубым, настороженно-презрительным лицом. Архитектор делает причудливый портрет частью композиции, выражающей идеи роста и трансформации элементов. Нижнюю часть выступа окружает цветочный пояс, на его фоне начинается вертикальное лиственное разрастание, а из него, в свой черед, появляется расширяющаяся кверху основа гермы. Образ цветущего растения здесь не только соединен с человеческим ликом (кстати, андрогинная двусмысленность не позволяет решить, мужской он или женский), но и вырастает из плодородной архитектурно-вегетативной стихии.
Основа декоративной композиции модерна - свернутые до знака или символа «говорящие» элементы: побеги, растительные массы, смутные лики и личины. Появление пространственных построений, ростовых фигур и групп, сюжета и фабулы - высшая стадия композиционной работы, возврат к изобразительности на новой, символико-структурной основе. Этот качественный переход хорошо прослеживается в композициях с женскими масками. Иногда они, словно устав от застылых поз, поворачиваются - и сразу нарушают декоративную плоскостность фасада. Смотрят друг на друга затерянные в листве женские лики дома на Лиговском, 44. В тимпане особняка Курлиной А.У.Зеленко изображает женское лицо не в фас, а в профиль, придавая фону - окружающей его цветочной массе - неправильную, извилистую форму. Привычная схема осложнена, и лик воспринимается двояко: это и маска, стихия в гуще иной стихии, и просто молодая женщина в саду. Схожие впечатления дает «Сирень» Врубеля, в героине которой соединились женственный дух ночи и провинциальная «девица Татьяна», позировавшая художнику для его картины.
В тесном родстве с оживающими среди растений ликами находятся отдельно стоящие декоративные скульптуры, которые сохраняют свою «стихийность» и слияние с массами стеблей, листвы и соцветий. Тонкая женская фигура на даче Головкина под Самарой не окружена, а буквально заросла исполинскими цветами, на широких венцах которых ласково покоятся ее руки. Еще один шаг в развитии композиции - и возникает пространство сада, условное и реальное одновременно, то делающее фигуры таинственными и неясными, то становящееся солнечным, простым и ясным. Однако в основе этих образов лежит логика сплетений и энергия стихий. «Сад казался простым садом».